– Я не понимаю, что за странные недомолвки, тайны, интриги в нашем доме! – с некоторым раздражением произнесла Александра Матвеевна и тотчас прикусила язык, поняв, что сказала лишнее.

– Это наша семейная традиция – сочинять истории и скрывать тайны. Не так ли, маман? Впрочем, и об этом тоже позже поговорим.

Оставшись в комнате в одиночестве – не считая больной, – Сергей опустился на колени у кровати Розалии и взял ее за безжизненную руку. Александра Матвеевна, уходя, прикрутила лампу так, что она едва мерцала. Слабый свет лампы освещал бледное лицо девушки, ее заострившийся нос, темные, сбившиеся набок волосы. Но даже эти явственные признаки надвигающегося небытия не умаляли ее красоты. Наоборот: в ее чертах проступило нечто неведомое, неземное, магическое. Сергей прикоснулся губами к каждому ее пальчику. Так мать на морозе отогревает заледеневшие ручонки ребенка, отдавая им тепло своего дыхания. Вот и он надеялся передать ей часть своей жизни, своего тепла. Он вглядывался в лицо Розалии, и у него перехватывало дух от мысли, что скоро оно исчезнет во мраке могилы и он никогда, никогда не испытает счастья – не ощутит поцелуя этих губ! Он мотнул головой, отгоняя прочь навязчивое желание. Странно: ее губы были еще живые… Розовые, полные. Он наклонился, голова его закружилась, все поплыло перед глазами. Не так он мечтал лобызать ее, не на смертном одре, а среди жарких страстных объятий! Поцелуй был долгим, бесконечно долгим. Если бы он мог отдать в этот миг, в этом поцелуе, Розалии всю свою жизнь, – он сделал бы это с величайшей радостью.

Потом он упал на пол у ее изголовья. Нет, не произошло чуда воскрешения, как в сказке о мертвой царевне. Сережа застонал, почти заскулил из-за нараставшего в душе отчаяния.

– Роза, моя Роза, мой срезанный цветок! Не уходи! Пусть ты принадлежала другому, это для меня не значит ничего! Я люблю тебя, люблю, люблю! Ты – моя жизнь! Не умирай, не покидай меня! Господи! Верни ее! Яви свое чудо, яви свою милость! Она так молода, так прекрасна! Господи! Оставь ее мне! Как я люблю тебя, моя ненаглядная Розалия!

Сережа стенал, стоя на коленях у кровати. Подушка, на которой покоилась ее головка, пропиталась его слезами. Он мял простыни, рвал на себе волосы, метался, как раненое животное. Смерть уже чудилась ему во мраке темных углов комнаты – страшная, зловещая.

Сережа не видел и не слышал ничего. Загреми теперь гром – он и не услышал бы. Один лишь звук значил для него все – дыхание любимой, ее голос. Он не видел и не слышал того, что происходило за порогом комнаты. Александра Матвеевна, закрыв рот руками, чтобы не вскрикнуть ненароком, молча билась головою о косяк, не в силах видеть отчаяние и мучения своего сына.

Уже давно наступила ночь, свет луны едва пробивался сквозь вязкую плотную тьму. Над домом бесшумно, мягко парила чья-то узорчатая тень. Сова плавно кружила над крышей, потом – над неосвещенной дорожкой к калитке. Казалось, она о чем-то раздумывала… Вот она полетела прочь… ан нет – вернулась. И снова – давай порхать! Орбита ее полета становилась все уже и уже. Наконец она устроилась в глубине ветвей, напротив окон, и замерла, уставившись на дом огромными немигающими глазами.

Рассвет еще только набирал силу, когда у дома Желтовских появилась двуколка Боровицких. Горничная слегка подтолкнула измученного ночным бдением Сережу – его под утро сморил сон. Он вскочил как ужаленный, полагая, что последний час Розалии пробил. Но одного взгляда на тело несчастной было достаточно, чтобы понять – ничего не прояснилось. Это и давало призрачную надежду, и продлевало его адские мучения. Заспанная горничная позвала его на улицу, где дожидался человек от Боровицких. Он доставил от Полины Карповны письмо для Александры Матвеевны, а также пакет и коробку для госпожи Киреевой. Сережа одно мгновение колебался, но потом вскрыл пакет на имя гувернантки. В холодной вежливой форме ей отказывали от места, с приложением невыплаченного ранее жалованья. Вероятно, в коробке находились вещи гувернантки.

– Подожди меня, голубчик, – стараясь сохранять спокойствие, попросил юноша. – С тобой поеду, к твоим хозяевам.

Сережа аккуратно отнес посылку в дом и вернулся к двуколке, имея самый решительный вид. Когда он прибыл к Боровицким, там еще все спали.

– А что, гости еще тут? – поинтересовался Сережа у возницы.

– Отъехали вчерась. Почитай, всю ночь гуляли. В гостиницу направились. Я их туда и отвез. А с утра вот – к вам, барыня так приказали. Чтоб с самого утра!

На шум подъехавшей коляски вышел лакей.

– Ступай, скажи молодому барину, что я к нему! – не терпящим возражения тоном приказал Сережа.

Недоумевающий лакей двинулся в комнаты. И что за спешка такая спозаранок? И отчего это не спится молодым господам? Сергей не стал дожидаться его возвращения и почти бегом устремился следом за лакеем. Анатоль спросонья замотал головой и замычал, когда в его спальню ворвался нежданный посетитель.

– Желтовский! Черт бы тебя побрал! В такую рань! Да что такое приключилось? Ты весь белый и трясешься!

Анатоль потянулся и неспешно вылез из широкой постели, натягивая на себя одежду. Его неторопливые, ленивые, спокойные, полные неги и грации движения привели Сергея ярость.

– Спрашиваешь, что приключилось?! Так я тебе отвечу! Пока ты тут почиваешь и резвишься с гостями, Розалия умирает!

– Вот как?! – Анатоль тотчас же вскочил. Его движения приобрели стремительность и уверенность, а глаза расширились, как у хищника, поджидающего добычу. Перехватив этот взор, Сережа застонал:

– Бог мой! Она была права! Права! Ты хотел избавиться от нее, она превратилась в обузу для тебя… Ты замыслил новый брак, более выгодный во всех отношениях! Несчастный случай – как удобно! И впрямь концы в воду! К тому же и документы сгорели, а священник погиб. Ты рассчитал, что я, как твой друг, буду молчать. Но это неправильный расчет! Я не буду молчать, я заставлю тебя ответить за твою подлость!

– Ты рехнулся, Желтовский?! Ты несешь чушь! Я, понятное дело, в твоих и ее глазах – подлец. Но не до такой же степени! Пойми же и ты меня: я в ловушке, но я найду выход. Пусть она немного подождет, все уляжется, все наладится…

– Где ей ждать твоего решения – на том свете? Когда ты признаешь публично ваш брак и перестанешь ее унижать? Сегодня, сию минуту?

– Но ведь ты говоришь, что она совсем плоха… – Анатоль замолк на полуслове – таким страшным стал взгляд Сергея.

– Не надейся, что ее смерть спасет тебя от расплаты! Я ведь еще жив, и я отомщу за ее позор!

– Ах да, разумеется! Ведь ты у нас – сын героя, пламенного борца за свободу человечества! Знаем, знаем о подвигах вашего покойного папеньки! Достойных всяческих похвал и подражания! – зло засмеялся Анатолий, и Сережа понял, что его семейная драма уже успела стать новой местной сплетней.

– Господи! Ты гадок и невыносим! Я ненавижу тебя! Ты мне не друг и не брат! Я убью тебя! – не своим, каким-то чужим, высоким голосом прокричал Сергей.